Проснулись

Звук разносится, гуляет –

И мерещится, что рядом,

В платяном шкафу кирками

Тишину молотят гномы,

Добывают изумруды,

Хризопразы и бериллы.

Даже, суки, не боятся

Разбудить хозяев шкафа!

Как бы внаглую колотят

Второпях и деловито

И лопатами сгребают

Всклянь порожнюю породу…

……………………………

Не пугайся – это дворник

Долбит лёд своим железом

Под окном январским утром

В небольшой реальной жизни.

27 декабря 2012 г.

Дни мои

В старом краю огуречны

И апельсиновы дни,

Коротки, скоры, не вечны,

В зимнем – желанны они,

Залиты солнечным светом

До календарных краёв,

Щедрым на нежности летом,

Лепетом ласковых слов,

Неторопливым походом,

Полем, а в поле – страда,

Пажитью, сеном и мёдом,

Звоном съедобного льда,

Названы загодя раем –

Ясно же всё наперёд:

Горя мы не выбираем,

Чей бы там ни был черёд.

Дни мои, дни мои мимо,

К морю на тяге речной

В линию, невосполнимо,

Будучи, в сущности, мной,

Будучи духом и телом,

Явью и ясельным сном,

Дни мои, сделавшись мелом,

В русло улягутся дном,

Втянутся бархатным илом,

Стёрты и смыты на треть,

Вверены истинным силам…

Где уж теперь умереть!

19 декабря 2012 г.
Иллюстрация: Клод Моне - Argenteuil, Late Afternoon

Посвящение

Идущим по высшему крыш

В антеннах и трубах разбору,

Как лодка в сушёный камыш

И постник за хворостом в гору,

Сквозь морось и чистую пыль,

Не глядя на юг полумрачный,

Под перистых белый ковыль,

На воздух, живой и прозрачный;

Давно миновавшим чердак

И всё, чем нас поверху кроет, –

Кривой черепицы наждак

И звёздный, как ночь, рубероид,

И ворох ворон-голубей,

Летящих по небу от страха

На три километра левей

Воскресного нашего взмаха;

Невидимо, тихо, вот так –

Всё смертное время над нами

Держащим уверенный шаг

В рассвета прохладное пламя.

Неведомым, скрытым от глаз,

Поверивших смраду и тлену,

Оплакавшим загодя нас,

Поверхности преданных плену;

Все разом и все за одно

Перечащим горькому дыму,

Когда, растопырив окно,

Вдыхаю с опаскою зиму.

27 ноября 2012 г.

Иллюстрация: Tri Nguyen. Winter Roofs

Когда настанет день...

– Когда настанет день? – Когда растает ночь.

– Когда растает ночь? – Когда на чёт и нечет

Протяжные часы устанет мрак толочь

И утренний туман расщелины залечит.

– Когда растает ночь? – Когда настанет день.

– Когда настанет день? – Когда нам всё приснится,

За солнечным снопом взойдёт прохлады тень

И лучшее в душе на счастье повторится.

Не бойся и не плачь, мы вовсе не умрём,

Ведь нету ничего за пазухой у ночи,

Ни пазухи самой, ни множества в одном,

Ни веса, ни тропы, длинней или короче.

– Но разве не страшней жить без конца и сна,

Чем в чёрное ничто упасть и раствориться?

Пусть, лопнув, прозвенит последняя струна

И тишина во тьме без боли утвердится!

– Но кто тебе сказал, откуда, из чего

Ссучил ты эту нить о вечности и скуке?

Где вырасти тоске, когда нам естество

Дано уже теперь чудней любой науки?

И с нами вровень Бог стоял и говорил,

И крепко обещал посмертную работу,

И чудо новых тел, и воздух новых сил,

И векторов и сфер сияющих – без счёту.

И с нами Бог всегда, и звёздный свет горит

На тысячи ладов, мелодий и созвучий!

Не слушай мудрецов, души умом не мучай.

Бог знает, что ещё Он с нами сотворит.

20 ноября 2012 г.

Иллюстрация: Night (Edward Robert Hughes)

Город с большой высоты

Иногда, пробудившись, откроешь:

За стеклом леденеет крыло,

И, снижаясь, ты мысленно строишь

Всё, что будет ещё и прошло.

Между тем, переводят пилоты

На ручное несмелый рассвет.

Не впервой им во тьме повороты,

Где ни звёздочки, в сущности, нет.

Если спросишь их, – «Это нетрудно! –

Уверяют они невпопад. –

Над Атлантикой небо безлюдно

Да и брызги в лицо не летят…»

Объявлений заученной мессой

С нами за полночь явь говорит,

Притворяется, тварь, стюардессой

И в небесной воде не горит.

И попутчик на выгнутом ложе

Под неострым снотворным углом –

Это морок явления тоже,

Но уже не колом – соколом.

И огни, беспощадно и немо

Вдруг рассеявшись из пустоты,

Это – будь она проклята! – тема,

Это город с большой высоты.

Это слово, а якобы дело

Приключается, граждане, в том,

Что у города нету предела

И взрывное рыдает о нём.

И огни его – дикое поле,

Выезжают навстречу – ложись! –

Тем, кто ночью по собственной воле

Дал поднять себя в жуткую высь,

Кто из фантика вынет облатку

С подловатым лицом храбреца,

Но всегда, заходя на посадку,

Умоляет о чём-то Отца.

Вертикальным отдав километрам

Дань отчаянья – страх от души, –

Переменным уносится ветром

На простор атмосферной глуши

И хватает, как рыба, дыханье

Округленным младенчески ртом…

«Пристегните ремни на прощанье! –

Слышит он. – Дили-дон, тили-бом!»

И земного продления просит,

Мокрым веком завесив глаза,

И твердит «Не могу», – и выносит

Высоту в полосы тормоза.

18 ноября 2012 г.

Воды небесной тихие осколки...

Воды небесной тихие осколки

В окне моей бессонницы кружат,

А за окном торжественные ёлки,

Раскачиваясь, воздух сторожат.

Зима идёт, и днём уже не тают

Земля в ногах и в градуснике нуль.

И всё быстрей недели свет листают,

И веры нет в какой-нибудь июль...

И веры нет. Хотя наверняка

Известно мне, что лето существует,

И пусть надолго – временно, пока,

Не навсегда безмолвно торжествует

Ближайший космос выевшая тьма,

И сказка-смерть кончается началом,

И величины, спрятанные в малом,

Не паче познающего ума.

Зима идёт, отбеливая путь,

Прямой, кривой – не надобно иного.

И кажется, что мне уж не уснуть

Отныне и – до Рождества Христова.

15 ноября 2012 г.

КРАСНЫЙ, ОРАНЖЕВЫЙ, ЖЁЛТЫЙ

Мне нравится вид из окна –

Под снегом плетёные ветки,

И улица утром видна,

Как птица в нечищеной клетке.

Огонь заявила зима,

Собака согрелась – не лает,

И каждый охотник желает

В чужие проникнуть дома.

И кто не охотник вперять

За стёкла нескромные взоры?

Не все ли мы робкие воры?

Всё тащим, не в силах понять…

Иметь бы, вживить бы под дых

Без платы, без спросу и права!

Пускай нам и воздух – отрава,

И снег-то – смертелен и тих.

Вся наша страна – сторона,

Где брызги – поминки прибою…

И ладно! Пока я с тобою,

Мне нравится вид из окна.

5 ноября 2012 г.

Дух творит себе формы...

Дух творит себе формы,

По городу в сумрак летая,

И с тех пор до сих пор мы

Живём, эти формы листая,

Второпях и бессменно,

Солдаты во сне и в субботу,

Исполняя мгновенно

Загробную даже работу,

Эти стены и крыши

Собою с утра оглашая, –

Слух имеющий слышит –

Шагаем, задачу решая,

Утешаем ребёнка,

Латаем тайком табуреты,

И не рвётся, где тонко,

Не падает, где мы и где ты.

Потому что бессмертье

Рисует всё новые цели,

Не хотите – не верьте,

Усталый не чувствует мели,

Убегает, ложится

И думает, что умирает,

И усталому снится,

Что он в умиранье играет,

И уснувшему мстится,

Что на кон он ставит дыханье,

И рулетка вертится,

И выигрыш ясен заранее,

И секунда – как шарик,

Со стуком вращается, скачет,

А рука уже шарит,

А образ явился и значит…

20 октября 2012 г.

Предчувствие снега

Предчувствие снега и ночи другiя,

Дрожащая влага на чёрных ветвях…

Под утро зубами в плечо – невралгия.

Спасибо, не в сердце. Добро, хоть не в пах.

Предчувствием снега до ласковой дрожи,

До смертного страха в слабеющий стон

Сегодня, как пить дать, любой изнеможен

И за руку в варежке ватной сведён.

Предчувствию снега, которым состарен

До грязно-серебряной всяк седины,

Я даже наверно во сне благодарен

За лету конец и забвенье весны…

За холод сухой и разборчивый иней,

За изморозь в каждом изгибе листа,

За свет ослепительно краткий и линий

Железную твёрдость на вые моста.

За всё, что стремительно, всё, что преложно,

Сводимо, вращаясь, до тоненьких йот,

За всё, что вчера ещё было возможно,

И вот – неизбежно, и ясно вот-вот.

17 октября 2012 г.

1960-е

Девчонок выносят со сцены,

А Леннон поёт и поёт.

На сцене же обыкновенный

В утробе столетия год,

Какой-нибудь, скажем, четвёртый,

Лет двадцать, как нету войны,

И воздух, зловонием спёртый,

Снесло в океан тишины.

Девчонок выносят со сцены,

И падают туфельки с ног

Мадрида, Парижа и Вены

В кочующий Лондонский смог,

Орут и визжат не от боли,

И слёзы текут по щекам

По собственной влюбчивой воле

И прочим таким пустякам…

Ни Сталина нет, ни нацистов,

Европа взошла из трущоб;

По-клоунски как-то неистов,

Не так уж и страшен Хрущёв.

Всё больше летит легковушек

По бархатным лентам шоссе,

Всё чаще красивых старушек

На взлётной видать полосе.

Грядут и грядут перемены,

Бикини, болонья вразлёт…

Девчонок выносят со сцены,

А Леннон поёт и поёт.

26 сентября 2012 г.

Сквозит по дому...

Сквозит по дому дмухановский

И шепчет в правое плечо

По-русски, польски и литовски:

«Ничё-ничё, ничё-ничё…»

А мы себе простого просим –

Жилья, одежды и еды,

И чтоб зима сменила осень

Огнём небесной череды,

И чтобы мама не болела,

И чтобы папа – в Небесах…

А то на что дано нам тело,

Душе внушающее страх?

И вся затея, вся природа?

Зачем так трудно сведены

Частицы в атом водорода,

Часы в годину старины?

Что станет ужасу затвором

И смыслу нижнею плитой,

Когда не Бог за разговором

И не твердыня под пятой?

25 сентября 2012 г.

Мой брат погиб в Афганистане...

Мой брат погиб в Афганистане…

Где он и не был никогда.

С аванса в водочном дурмане

Он вновь и вновь летал туда

На оглушительной вертушке,

Сжимая жаркий автомат,

И спирту был из мятой кружки,

Из алюминиевой, рад.

Мой брат погиб в Афганистане…

В жару и гибельный мороз

Он явь в отчаянном обмане

Сшивал струями мутных слёз

И врал о небе Кандагара

И тайной миссии своей,

О вкусе горького угара

На веках раненых друзей.

От света выцветшею бровью

Он боль к закату прижимал

И рисовал текущей кровью

На горизонте контур скал.

Мой брат погиб в Афганистане…

Я не сумел его спасти –

Ни на такси к жене Татьяне

Кривого насмерть увезти,

Ни в Пасху на богослуженье,

Ни в воскресенья летний лес,

Какое, на фиг, тут спасенье,

Ведь он в такую даль залез!

24 сентября 2012 г.

СЮЗАННА БЕЗ СТАРЦЕВ

Исполнена пены морской венерической ванна,

По мокрым плечам, золотясь, утекает рассвет,

И груди водой не теплее рассвета Сюзанна

Невинно ласкает… А старцев-то, старцев-то – нет.

В белёсых глазах не метнётся тяжёлое пламя,

Артритные пальцы не станут от пульса трястись…

Сюзанна чиста, как империи белое знамя,

Чиста и прекрасна, как ты за неё ни возьмись.

Она погружается телом в прозрачную воду,

И на пол течёт, как воде и велел Архимед…

А старцы замешкались: трудно им стало по ходу,

Их плоть не восстанет купаниям тайным в ответ.

Они умирают – их похоть, увы, опоздала;

Старейшины рода и града усталые львы

Нисходят навеки с привольных страстей пьедестала…

И некому трогать Сюзанну и мучить, увы.

Безгрешность железна, стыдливость её неустанна,

Но старцев-то нету – кому ж это всё испытать?

Ни старца, ни мужа, ни мальчика… Плачет Сюзанна

И прячет от зеркала в мыле бессмысленном стать.

7 сентября 2012 г.

За Виктором недавно Зинаида...

За Виктором недавно Зинаида,

И вот уже затеяли ремонт –

Для чистого и радостного вида,

Комбинезон, графин, косынка, зонт…

Заварен в самый раз и даже лишку

Крахмальный клейстер в розовом тазу.

И не на вечер, на ночь – передышку,

Торопятся – как путники в грозу.

Как все бывают, молоды и гладки,

Ни облачка на высветленном лбу,

Обои клеят в правильном порядке,

Не озираясь: что там на горбу?

За Виктором недавно Зинаида:

И года нет, как счастье началось.

Во власти новобрачного рапида

Так хорошо! Не до смерти небось…

И в сером этом выгоревшем тоне,

В прекрасных лиц мерцающем наклоне

Из прошлого сквозь фотоаппарат

Небесные глаза и не глядят.

12 августа 2012 г.

Спящий в снегу

Спящий в снегу забывает о боли,

То есть, не просто не чувствует, а

Вдруг отрывается воздухом воли

И улетает, как моль от винта.

То есть, не пьянь в забытьи, а трезвея,

С каждой секундой над морем и тьмой

Веруя крепче, и рея, и вея,

Спящий, казалось бы, прошлой зимой…

И не покорный изгибам простора,

Ибо закону летит вопреки,

Не баритон или тенор из хора,

Не продолжение Божьей руки,

Но на любом языке говорящий –

Это не снег на морозе скрипит –

Временно всё ещё медленно спящий,

Даже – не важно – и мёртвый на вид.

11 августа 2012 г.

В итоге все мы некрасивы...

***

В итоге – все мы некрасивы…

…………………………………

Внутри окружности земной

Недостаёт любви и силы,

И сны не делают иной

Уму открытую картину.

Граница за нос водит нас,

И рукотворную личину

В тени увесистых прикрас

Нам норовят всучить не даром,

И ложным словом отравить,

И жизни реку лёгким паром

Внушают до смерти завить,

Суля тоску и все напасти

Свободным от желаний власти…

…………………………………

Но где они? И кто они?

Илья, бранился ты законно

На Юрия, когда пистонно

Тот возжигал в себе огни

В эпоху сладкую Советов,

Гонимый, гордый, молодой,

С зубами, чёрной бородой,

В шеренге изгнанных поэтов –

Набоков, Данте… и т.д. –

Он пил и ел, и злые строки,

Развившись в этой бороде,

Разили батюшек пороки.

Внимавшим чудилось: каюк!

Казалось, миг – и песня барда

Подымет, как мясницкий крюк,

Весь мир по воле авангарда,

Не сдержит властный потолок

Певцов талантливых и цельных,

И ринется с горы поток

Молочный в берегах кисельных,

И всё получится у нас,

И кран, и гвоздь, и сон младенца,

За мылом будет полотенце,

Под задом – тёплый унитаз…

Но поутру взрывал дремоту

Угрюмый философ Егор

Истошным воплем: «Стыд-позор!

Бессмыслица!» И эту ноту

Держал наверно полчаса…

……………………………….

В итоге – все мы некрасивы…

5-6 августа 2012 г.

Всё сделано в тени

***

И самый свет задуман,

И сладкая вода –

Вне пятен или шума,

Нигде и навсегда,

И плотное сплетенье,

Невнятное уму,

Рождение и тленье

Жилищу моему,

И утренняя птица,

И пролетевший жук

Изволены явиться

Из темноты на звук,

Из ничего – и только –

Восходит естество,

И нашей лодки долька –

В течение всего,

Из тщаний и мучений

Взрывается узор,

Причина приключений –

Потёмки и невзор,

Взывание начала –

Любовный шепоток,

Шлёп речки у причала,

И сдержанный поток.

Всё небо светом стёрто,

Над берегом огни…

Но что в живых не мёртво –

Всё сделано в тени.

31 июля 2012 г.

Глаза профессора

Третий глаз? Не смешите меня.

У профессора всяко их шесть.

Для воды, для земли, для огня,

Чтоб дышать, чтобы пить, чтобы есть.

И, конечное, шесть – не предел,

Открываются за полночь к ним

Живописецкий глаз-новодел,

Стихотворческий глаз-невредим.

А когда, наглядевшись, уснут,

Замережась ресницами в тишь, –

Отворяются глаз-первопут

И помощник его – карамыш.

Ну и, чуть приступает рассвет,

Что ни шесть, к своему волшебству, –

Разгуляется глаз-небовед,

Непокорный телес естеству.

Он уносит профессора ввысь,

Через радуги струнный разбор,

Так что без толку звать – оглянись!

И впустую кричать – мутабор!

17 июля 2012 г.

Парады, сирень, физкультура...

Парады, сирень, физкультура,

Ждёшь утра всю ночь до утра…

– Куда ты торопишься, дура?

Пять-тридцать, ещё не пора.

И что тебе это движенье,

В горе керосиновый гул

И в улицу строя вторженье,

Чуть ветер – и солнце задул?

Зачем тебе равенство, девка?

Всех краше ты и веселей.

К чему тебе с прочими спевка?

Ангиной с утра заболей!

– Ах, матушка, матушка, что вы!

Я верю, что нынче мы все

К разбегу по взлётной готовы

Бетонной во сне полосе.

Не зря в волосах, белоснежны,

Взрываются банты легко,

Недаром, чисты и прилежны,

Натянуты туго трико

И руки умеют волнами

Помалу ходить от плеча,

И флаг пламенеет над нами

По холоду шёлк волоча!

16 июля 2012 г.