КЛАВДИЯ

Она отошла ко сну,

Устав от костей и кожи.

Сносила войну, вину,

И кровь, и любовь сдала.

Тяжёлой спиной ко льну

На страшном последнем ложе

Прижалась, прикрыв глаза,

Прильнула – и все дела.

Она отошла ко сну,

И там увидала – что ты! –

Не киевский свой балкон

В июне, когда бельё

Развесила, а в небесах

Военные самолёты

Друг другу послали враз

Убойное молоньё.

И не Сталинград, во тьму

Сползающий из-за Волги,

Когда поседела прядь

И сделалась бровь мучной,

Не тех должников, кому

Простила давно все долги

И жгучей обиды яд,

Когда довелось одной.

Увидела там – рассвет

В деревне родной за Доном,

С гвоздями в зубах отца –

Сапожника над сапогом,

И ворох порхнувших птиц

Над садом слегка зелёным,

И несколько детских лиц,

И хлебом пропахший дом.

21 августа 2014 г.

МАРИНА

Мрачные моряки в грубых рыбацких робах,

На тёмных канатах горько-солёные руки…

Всё выше и всё холоднее волны – чтоб их!..

Всё больней и острей с землёю тоска разлуки.

Морем идти – не лесом вам и не полем,

Даже в горах, где воздух не гуще военной марли,

Дышится легче, не пахнет еда люголем,

Хочется жить, и неважно там, молод ты, стар ли…

Морем идти – и помнить, что вниз под нами

Бездна воды, наверно, на тысячу футов –

Это вам не на яхте в заливе на Суринаме,

В белых штанах, пошитых из вражеских парашютов!

День и ночь капитан начеку – опасается бунта:

Сухари на исходе, и рома осталось три бочки.

За нащупать ногой неподвижность тяжёлого грунта

Капитану не жалко ни крови, ни глаза, ни почки.

Но кому тут нужны эти наши частичные жертвы?

Видишь стаю акул за кормой, если выглянет солнце?

Им милее живой, но сойдёт на закуску и мертвый,

Съели немца вчера, а сегодня сожрали японца.

Все умрём и пойдём в ледяное глубинное чрево,

Где суда и прощения тысячи лет ожидают

И ослушник Адам, и его соблазнившая Ева,

С ними звери и птицы, но птицы пока не летают.

Все умрём и падём, ни заслугам разбор, ни сословью,

И закроет надежда последней дубовые двери,

И не знаю, судьба ль обернуться там вере любовью,

Но уж если мы в море, то лучше довериться вере.

19 августа 2014 г.

ХРИСТОС В РОДИТЕЛЬСКОМ ДОМЕ

Добавить невозможно ничего.

Разгадывать значение картины?

Но в плотницкой прозрачно естество

И долото прочнее древесины,

И нету ничего острей гвоздя,

И чище нет воды в овальной чаше.

Прозрачна кровь немного погодя,

Немыслимо отступничество наше.

И взгляд Марии – сломанный росток,

Без теорем Предвечному покорный, –

Бессильная, как стружки завиток,

Несчастная, как поля выдох чёрный.

И лестница Иакова не зря ль

Приставлена к стене, превыше меры?

И дремлет на ступени голубь серый,

А над овчарней – облачная даль.

14 августа 2014 г.

Илл.: Джон Эверетт Милле. Христос в родительском доме, 1849-1850.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

И сквошу в светлом зале не был чужд,

И плаванью в бассейне с подогревом,

Притом, знаток простых народных нужд,

Отметился как вождь в движеньи левом.

За семьдесят, а всё здоров и цел,

Мог удивить в парламенте докладом,

Племянницу в опеке он имел,

Окармливая щедро мармеладом,

По памяти напеть любой мотив

Способен был в разъезде театральном…

О лорде говорили: «Шаловлив»,

Но мужем почитали идеальным.

Сумел он избежать сатиры жал,

Хотя в аллеях – всем известно это –

Ездуний жадным взором провожал,

Завидуя сиденью бициклета…

Он умер от испанки в октябре.

«Да как же так? Скончался? Неужели?» –

Талантливо глаза воздев горе,

Свет вопрошал в течение недели…

Племянница вступила в естество

И сделалась богатая невеста.

И что-то там ещё про свято место…

А после все забыли про него.

8 августа 2014 г.

Илл.: Vintage Photos of Chicago's Cycling Craze

ЭЛЕГИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Бесценный опыт гребли с нелюбимой –

На острове, по медленной реке…

Луна остра во тьме невыносимой,

Невидима роса на каблуке.

Взлетают с визгом брызжущие вёсла,

Несть им числа в пространстве над водой,

И мокрый нос механикой ниспослан,

Во встречный ход, бурливый, молодой,

Бессмысленный, как числа без проверки,

Как всё это голодное тепло,

Где режут гладь слепые водомерки

И стрекозы вибрирует крыло.

Нет у волны в запасе лжи и тренья,

Не мается, как просека, лыжнёй,

Но обнимает стыд и срам прозренья

Рассветной, пресной, лёгонькой вознёй.

Ничтожный кошт – струя и камень тыльный

И медный звон в ничто упавших лет –

За этот плеск, за тонкий луч будильный,

За вечности естественный обет.

8 августа 2014 г.

Илл.: A couple in a boat paddle on a lily pond and collect flowers in the Kenilworth Aquatic Gardens in Washington D.C., 1923